А жизнь вдруг превращается в какую-то гонку.
В ней достаточно времени и места для усталости и раздраженности, и злости.
В ней хватает внимания на людей, которые прижимаются спиной к моей спине в переполненном вагоне метро и заставляют не любить себя за это. От них становится жарко и неприятно, а иногда даже грустно, потому что они все чужие и все, наверное, по-своему хорошие, но тебе на это наплевать, когда от милой девушки в розовом становится жарко, а от усталого мужчины лет 45 в серой ситцевой рубашке с коротким рукавом хочется отвернуть голову в поисках глотка свежего воздуха.
Уставшие мужчины средних лет в метро напоминают мне о папе. У него такие же побритые щеки и красноватый от жары нос, такой же не подтянутый живот, называемый трудовым мазолем, и аккуратная даже в конце рабочего дня рубашка. Он также хмурится от усталости и, наверное, тоже чего-то хочет другого, о чем говорят глаза этих мужчин из метро. Но я не знаю, чего другого хочет мой папа. И от этого в вагоне тоже становится тоскливо, и я остро чувствую, что скучаю по дому.
Я смотрю на этих мужчин и мне кажется, будто знаю их, но одновременно с тем хочу знать больше, чтобы уметь понимать без слов и находить слова, когда они нужны.
Еще от раздраженности по отношению к людям в метро делается грустно, когда очень остро чувствуешь, как люди просто так могут быть неприятны. Из-за лишних сантиметров близости, из-за нарушения такого дорого личного пространства, из-за невозможности насладиться сполна читаемыми страницами книги. Из-за того, что их так много, а я одна и буду одна даже после того, как уплывут из под ног последние ступени эскалатора, и будут улицы, и дома, и люди.
В безумной жизненной гонке хватает времени на недовольство, на ворчание, на упреки, на отыскивание чужих недостатков и своих тоже, на нелюбовь и отрицание, и непонимание, и неудовлетворенность, и... много чего еще с приставкой "не".
А когда тебе пишут письма или смс те, кто любим и дорог, ты оправдываешься нехваткой времени, чтобы вспомнить и написать, и позвонить. И чернеют жирным шрифтом в непрочитанных давно прочитанные и принесшие радость письма, но до сих пор оставшиеся без ответа. И день начинается с того, что надо бы ответить, а заканчивается тем, что вот опять не ответила.
И в беготне этой, и гонке непонятно за чем не хватает времени на главное и главных, на важное и важных, на дорогое и дорогих.
Я успеваю навязывать свою любовь тем, кто не нуждается в ней, я успеваю грустить из-за невостребованности ее, я успеваю даже ненавидеть.
Но у меня не хватает времени, чтобы любить тех, кто этого ждет, кто это ценит, кто даже иногда любит в ответ. Кому не надо доказывать свое очарование и прелесть, кто знает их наизусть, кто просит о них, кто благодарен этому.
Мне достает времени ждать ответов на неотвеченные и незамеченные свои письма, но нет его, чтобы ответить на письма самой тем, кто ответы шлет.
Я успеваю придумывать будущее с теми, кого в нем может не быть, и не успеваю жить в настоящем с теми, кто есть уже и кто так дорог сейчас.
Может,попробовать поменять привычки? Может, отвыкнуть ждать и привыкнуть быть? Возможно, у меня получится лучше любить здесь и сейчас, чем там и потом? А что, если, придуманное и пугающее одиночество будущего превратить в полное таких дорогих людей настоящее?
И тогда в метро я снова смогу радоваться тому, как сидящий с пивной бутылкой в руках и не уступающий дамам место неопрятный мужчина начинает улыбаться. Потому что у него такие совсем грустные глаза и почти падающие из них слезы, и ты смотришь на него, а на место неприязни и раздражения приходит сочувствие, а потом -- желание поделиться своим теплом. И ты пытаешься передать ему это тепло, как вдруг он начинает улыбаться... потому что по монитору показывают забавный отрывок из "Тома и Джери" и на минуту слезы, стоящие в глазах этого мужчины, пропадают, и на небритом лице красуется улыбка.
Я ведь умею так, я ведь знаю, как это.
п.с. навеяно письмом от Олега: "Привет, солнце!Не звоню, может ты уже в Москве? Напиши что-нибудь!"
В ней достаточно времени и места для усталости и раздраженности, и злости.
В ней хватает внимания на людей, которые прижимаются спиной к моей спине в переполненном вагоне метро и заставляют не любить себя за это. От них становится жарко и неприятно, а иногда даже грустно, потому что они все чужие и все, наверное, по-своему хорошие, но тебе на это наплевать, когда от милой девушки в розовом становится жарко, а от усталого мужчины лет 45 в серой ситцевой рубашке с коротким рукавом хочется отвернуть голову в поисках глотка свежего воздуха.
Уставшие мужчины средних лет в метро напоминают мне о папе. У него такие же побритые щеки и красноватый от жары нос, такой же не подтянутый живот, называемый трудовым мазолем, и аккуратная даже в конце рабочего дня рубашка. Он также хмурится от усталости и, наверное, тоже чего-то хочет другого, о чем говорят глаза этих мужчин из метро. Но я не знаю, чего другого хочет мой папа. И от этого в вагоне тоже становится тоскливо, и я остро чувствую, что скучаю по дому.
Я смотрю на этих мужчин и мне кажется, будто знаю их, но одновременно с тем хочу знать больше, чтобы уметь понимать без слов и находить слова, когда они нужны.
Еще от раздраженности по отношению к людям в метро делается грустно, когда очень остро чувствуешь, как люди просто так могут быть неприятны. Из-за лишних сантиметров близости, из-за нарушения такого дорого личного пространства, из-за невозможности насладиться сполна читаемыми страницами книги. Из-за того, что их так много, а я одна и буду одна даже после того, как уплывут из под ног последние ступени эскалатора, и будут улицы, и дома, и люди.
В безумной жизненной гонке хватает времени на недовольство, на ворчание, на упреки, на отыскивание чужих недостатков и своих тоже, на нелюбовь и отрицание, и непонимание, и неудовлетворенность, и... много чего еще с приставкой "не".
А когда тебе пишут письма или смс те, кто любим и дорог, ты оправдываешься нехваткой времени, чтобы вспомнить и написать, и позвонить. И чернеют жирным шрифтом в непрочитанных давно прочитанные и принесшие радость письма, но до сих пор оставшиеся без ответа. И день начинается с того, что надо бы ответить, а заканчивается тем, что вот опять не ответила.
И в беготне этой, и гонке непонятно за чем не хватает времени на главное и главных, на важное и важных, на дорогое и дорогих.
Я успеваю навязывать свою любовь тем, кто не нуждается в ней, я успеваю грустить из-за невостребованности ее, я успеваю даже ненавидеть.
Но у меня не хватает времени, чтобы любить тех, кто этого ждет, кто это ценит, кто даже иногда любит в ответ. Кому не надо доказывать свое очарование и прелесть, кто знает их наизусть, кто просит о них, кто благодарен этому.
Мне достает времени ждать ответов на неотвеченные и незамеченные свои письма, но нет его, чтобы ответить на письма самой тем, кто ответы шлет.
Я успеваю придумывать будущее с теми, кого в нем может не быть, и не успеваю жить в настоящем с теми, кто есть уже и кто так дорог сейчас.
Может,попробовать поменять привычки? Может, отвыкнуть ждать и привыкнуть быть? Возможно, у меня получится лучше любить здесь и сейчас, чем там и потом? А что, если, придуманное и пугающее одиночество будущего превратить в полное таких дорогих людей настоящее?
И тогда в метро я снова смогу радоваться тому, как сидящий с пивной бутылкой в руках и не уступающий дамам место неопрятный мужчина начинает улыбаться. Потому что у него такие совсем грустные глаза и почти падающие из них слезы, и ты смотришь на него, а на место неприязни и раздражения приходит сочувствие, а потом -- желание поделиться своим теплом. И ты пытаешься передать ему это тепло, как вдруг он начинает улыбаться... потому что по монитору показывают забавный отрывок из "Тома и Джери" и на минуту слезы, стоящие в глазах этого мужчины, пропадают, и на небритом лице красуется улыбка.
Я ведь умею так, я ведь знаю, как это.
п.с. навеяно письмом от Олега: "Привет, солнце!Не звоню, может ты уже в Москве? Напиши что-нибудь!"
